Методические материалы, статьи

Хождение за наукой

Когда-то я встречал таких людей во множестве — в Сибири, в тайге, на нашем Севере. Да и в Москве их было легко отличить, вернувшихся: волчиный взгляд с напряженным спокойствием, несуетливость движений — руки вообще были для них как бы лишними, да и зачем они здесь, в городе, только если случится бить. И еще полное отсутствие самоиронии, как и положено человеку, знающему, что такое настоящая жизнь: переночевать в снегу, разжечь огонь ничем, не подохнуть с голоду без ружья и ножа, если рядом хоть что-то шевелится съедобное. К науке они, конечно, не имели никакого отношения, разве что к науке выживания. Но ведь это не наука — так, хорошо развитый инстинкт, дар природы.

А тут, напротив меня, сидел молодой интеллигент — кандидат биологических наук, ихтиолог, сотрудник Института биологии развития имени Н.К.Кольцова; ленки, гольцы — это его рыбки, его интерес, похоже, его жизнь даже — Сергей Сергеевич Алексеев. И все он умел и знал, что умели и знали те, но ни намека на волчиный взгляд. Напряженное спокойствие, правда, было, но руки совсем не лишние, а главное, ирония. Она ведь или есть, или нет ее. А если есть, значит, нет у человека звериной уверенности в том, что делает он все и вообще живет совершенно правильно.

- Конечно, — улыбался Сережа, — работы эти можно бы делать в десять раз быстрее и легче. Но стоимость одного вертолетного часа сейчас сопоставима со стоимостью всей моей экспедиции. Я достиг, — с усмешкой подбирал он слова самого невысокого штиля, — довольно больших высот в том, чтобы за относительно небольшие деньги — хотя для нас и они приличные — получать материал из очень труднодоступных мест. Работаем втроем, иногда даже вдвоем. Нести надо все на себе — лодку, сети, пробирки. Кроме того, еда, палатки, спальники… Голец Забайкалья — по-местному, по-эвенкийски, даватчан — уже с восемьдесят третьего года как в Красной книге, и я поставил себе за правило фиксировать и привозить в Москву всех пойманных рыб. Озера труднодоступные, так что в ближайшие десятки лет, думаю, туда, кроме меня, никто не попадет. Мы собираем коллекции, и весь материал надо вынести на себе, а после обработки передать в музей. Значит, добавляется еще и формалин, а на обратном пути — коллекции.

Апофеозом был наш последний поход в прошлом году, когда мы остались вдвоем с моим напарником Виталием Самусенком и груза на каждого стало в полтора раза больше. Скинуть-то мало что можно, разве еды чуть поменьше. А это было далекое озеро — километрах в сорока. И очень труднодоступное. Поэтому и гольца там оказалось много. В том числе были и крупные, а они много тяжелей. Вместо одного крупного можно взять пятьдесят карликов — по весу то же самое.

И осталось очень мало времени. Выходило два с половиной дня до озера, дня три обратно и полтора-два дня работы.

Конечно, это был кошмар. Мы были без проводника и дороги не знали. Пришлось плутать. При переходе через реку моего напарника смыло, понесло, потащило по камням. Он чуть не утонул.

Кое-как мы добрались до озера. А там ни леса, ни деревца. Высокогорье. Сурово. Жили двое суток на камнях, работали с утра до ночи. Но материал собрали. К тому, что было, прибавилось еще килограммов двадцать пять. Обратно мы еле ползли. Но выползли.

Сергей умолкает. Я ни о чем не спрашиваю. Трудно достаются материалы для музеев. Поэтому и ходят в них потом столетиями. Да нет, не поэтому. Я листаю пухлый альбом Сергея с красивыми рыбами. Если бы не такие экспедиции, их никому бы не увидеть. Но ведь не в одной красоте дело.
С Сергеем меня познакомил его старший коллега, Михаил Валентинович Мина, он и сидит с нами.
- Очень многие занимаются гольцами, — говорит он. — В Америке, Канаде, Скандинавии, Японии. А несколько лет назад начали очень сильно работать в Исландии. В одном из озер там нашли четыре формы этих рыб. Шум сейчас стоит жуткий. Уже написали книгу, доклады идут косяком, ихтиологи там буквально пасутся. Так вот, таких озер в Забайкалье, где шастает Сережа, великое множество… Это, как скажем, Галапагосские острова или озеро Виктория, естественная природная лаборатория для исследования эволюции. Но работать там сложно. Как бы там работал нормальный исследователь? Конечно, с вертолетом. А Сергею и его напарникам лишь изредка удается попасть куда-то на вездеходе, а так полста километров для них не крюк, могут сбегать к какому-то озеру и вернуться. И все это по осыпям, россыпям, через речки. Нормальный человек так уже не работает. По большому счету работать так глупо с точки зрения нормальной логики.

Ненормальный, глупо работающий Сережа не возражает. Потому что это не спор. Не о чем спорить, если есть единственный вариант работы — глупый. Но не работать еще глупей.

- Но денег у нас нет, — продолжает Мина. — И вот находятся Ермаки Тимофеичи, которые делают все это пешим ходом — с риском, с медведями… Как хочешь, так и оценивай. Можно сказать — глупость, а можно сказать — подвижничество во имя науки в наших тяжких условиях переходного периода, конца которому не видно. И очень это интересный аспект. Расскажи, Сереж, как ты ленков ловил. На Ундюлюнге.

- Про ленков, — тихим голосом объявляет Сережа, немного смущенный, потому что не очень понятно, что хуже — просто глупость или глупость подвижничества в этот самый «переходный период», который сам по себе достаточно глуп, если по нормальной логике.

- Ленками я занимаюсь большую часть своей сознательной жизни, — говорит он строго. Но тут же не выдерживает этого тона. — Замечательные были годы! И экспедиции замечательные! Курсовая, начиная со второго курса, диплом, диссертация. Я всю Сибирь объехал, весь Дальний Восток. Бывало, в один год в четырех разных местах… Ну и Ундюлюнг. Это приток Лены в районе Полярного круга. Была информация: там ловили необычную форму ленка. В устье его не было, и я пошел вверх по одному из притоков. Километров шестьдесят там, два с половиной дня ходу. Один пошел. И палатку даже не взял, полегче так. Да еще антикомариные средства кончились, а якутский комар кошмарный…

Лодку, конечно, взял. Но большую мы с собой не таскаем — тяжело, эта маленькая спасательная — авиационная, килограмма полтора в ней. Мы ее к тому времени уже изрядно уработали. Она вообще одноразовая. Это если при аварии летчик на воду упадет, чтоб ему только продержаться до того, как его выловят. А мы на ней уже все лето проплавали. Когда потом поехали на Алтай, она у нас протыкалась только от того, что обопрешься на нее. Я там раздевался догола, садился в нее, напарник мой — не дай Бог дотронуться до лодки! — подмышки завозил меня вместе с ней в воду, я быстро плыл, оттягивал конец сети, за это время вода набиралась мне по пояс, я быстро плыл обратно, и напарник меня вынимал из нее тем же способом, как и завозил.

Вот с ней я и пошел, латал ее все время. Единственный вариант пройти там — это переплывать с одного берега на другой, потому что косы, по которым можно было идти, тянулись то по одному берегу, то по другому, а где кончалась коса, начинались непроходимые заросли. Надуваешь лодку, переплываешь, потом сдуваешь, идешь по косе километра два-три, надуваешь — и опять плывешь…

Таким челночным ходом я все же забрался в верховья. И нашел-таки там ту форму, которую искал, — тупорылого ленка.

Прожил я там с неделю. Из кусков полиэтилена соорудил какое-то жилище. Я почему не взял палатку? Легких у нас тогда не было, это сейчас я сам шью палатки и стараюсь, чтобы они весили около килограмма, а залезть чтоб могло человека три-четыре, а то и все пять. Достиг я в этом определенного совершенства.

С едой, правда, было плоховато. Есть хотелось все время и особенно хоть какого бы супчика. Однажды увидел кедровку,
села на дереве. Я долго целился — патронов всего несколько штук, бах — убил. А она свалилась в муточку на самой вершине, там и осталась. Не удалось мне ее съесть.

(Он попадет в эти места еще раз, и это будет, как сон. Известный американский ихтиолог Банке пригласил его в экспедицию, организованную для американских рыболовов-любителей. Чартерный рейс до Якутска, потом вертолет — он так и будет все время рядом: полетел километра за два, половил рыбку, вернулся к обеду. А тут палатки стоят, постели устелены оленьими шкурами, ящики с едой, с деликатесами… Бред какой-то!)

А тут еще начались дожди. Все время я мок в этой лодке. Робинзон на полуострове. Приезжал с сетей, снимал всю одежду, разжигал огромный костер и плясал вокруг него, сушился.

Потом вода стала прибывать, мой полуостров быстро стал превращаться в остров, и я понял: надо кончать. Очень уж хорошо я помнил историю, которая была за год до этого. Нас с геологическим отрядом затопило на острове, мы чуть все не утонули. С тех пор к подъему воды я относился с большим пиитетом. И я на той лодочке сплавился вниз и воссоединился со своим напарником. Так что все кончилось довольно успешно.

- Не могу сказать, что я всю эту деятельность одобряю на сто процентов, — говорит Михаил Валентинович. — Пока Сережа там где-то бродит, не знаю, как кому, а мне-то уж точно неспокойно. И хорошо, что пока это все так обходится.
А могло бы и не обойтись, как в той истории, которую Сергей долго скрывал даже от своих близких.
- Экспедиция та была, пожалуй, самая неудачная, — рассказывал он. — Мы стремились попасть на озеро Большой Намаракит. Что голец там был, в литературе упоминалось, но нам еще с восьмидесятых годов все время рассказывали, что водится там нечто удивительное: голец с огромными плавниками, как у бабочки, с большой головой и совершенно необычной раскраски. Все это тянуло на новый вид. И еще одно привлекало нас. На Чукотке чуть раньше был найден новый род, близкий гольцам. За последнее время это было самое большое открытие в систематике лососевых. И вот описание этой рыбы очень уж сильно совпадало с тем, что мы все время слышали о диковине из Большого Намаракита. Уж не одно ли это то же? Или что-то близкое? Так что очень хотелось попасть на то озеро.

Ехать собирались Ксения Александровна Савваитова, лучший специалист по арктическим гольцам в нашей стране, Михаил Юрьевич Пичугин и еще один сотрудник наш, Андрей Аркадьевич Зюзин. В поселке мы уже договорились насчет вездехода, но тут оказалось, что будет он только через несколько дней. Дни были неожиданно свободны, и тогда мы решили сделать так: вся группа пока идет на небольшое озеро Гольцовое — очень интересное и недалеко от поселка. Хотелось посмотреть точнее, что же сделал БАМ именно в этом озере.

Я же в это время больше занимался ленками и потому решил сбегать на озеро Леприндокан и половить молодь ленка.

Стояла ранняя осень. У меня было где-то дня полтора, а до Леприндокана ходу полдня, чуть больше: бежать через перевал, потом обежать сам Леприндокан и уже там, на вытекающей из него речке ловить ту самую молодь ленка, которая, как я тогда считал, так мне была нужна.

Между тем Сергей уже все больше думал о гольцах, да и работал по ним. Голец стоил того, чтобы заняться им. Еще студентом Сергей участвовал в гольцовой экспедиции в Забайкалье, которую возглавляли все те же Ксения Александровна и Валерий Андреевич Максимов. Это было в 1977 и 1978 годах. Тогда сведений о гольцах Забайкалья было совсем мало, хотя описаны они были за двести лет до этого, в 1775 году, Иоганном Готлибом Георги. Он обследовал озеро Фролиха, что рядом с Байкалом. А вот за его пределами гольцы были найдены только в тридцатых-сороковых годах нашего века еще в двух озерах, позже — еще в трех. Голец был реликтом ледниковой эпохи, и с того времени эволюция его шла совершенно независимо в каждом озере. Вот что было интересно.

Но возник новый интерес. Вернее, нужда. Когда строился БАМ, рыбу ловили нещадно и, конечно, особенно крупного гольца. Трудно представить, как можно до конца уничтожить в довольно большом озере какой-то вид или форму рыб, тем не менее факт: в озерах Большое и Малое Леприндо, после того как бамовский шум заглох, в течение десяти лет никто крупного гольца не ловил. О нем остались лишь рассказы. А в небольшом озере Гольцовом был уничтожен не только крупный, но и мелкий голец и остался лишь карликовый.

В общем, даватчан оказался под угрозой и его надо было спасать. Замысел Ксении Александровны был такой: заселить гольцов на Памир, в труднодоступный район. Сейчас Сергей считал, что можно было бы найти такие места прямо здесь, в Забайкалье, а не в Сарезском озере, куда их собрались поселить. Хотя озеро то имело свои прелести: большое, малопосещаемое и в нем лишь три других вида рыб. Гольца там ожидала хорошая экологическая ниша.

Добывать для этого живую икру и должны были Сережа вместе с Михаилом Пичугиным. Они добыли ее уже в свой первый приезд, но сберечь не смогли. Ее нельзя было морозить, а холода уже стояли под двадцать градусов. В палатке они берегли ее, все время поддерживая огонь, должен был прийти вездеход и забрать их. Температуру надо было держать около ноля, не ниже. И они держали. Но вездеход не пришел. Наконец, они потащились с нартами. Через перевал, вокруг озера… В общем, операция удалась лишь во второй приезд. Но финал! В Москве два года выращивали мальков, те выросли, но Сарезского озера так и не увидели. Последнее, что они могли узнать, если б могли, это то, что началась перестройка. И еще что-то про деньги, которых не стало. Им оставалось успокаиваться тем, что они не совсем пропали для науки — пошли на поведенческие исследования.

…Вот на этом перевале, по которому сейчас бежал Сергей, они тогда и подморозили икру. Поэтому он и шел спокойно и даже вышел не рано — места он знал.

- Чтоб легче идти, я с собой почти ничего не взял, только сетку и немножко еды. Ружья у меня не было. Еще со мной была собака. Хоть и моя, но я не склонен преувеличивать ее мыслительные способности. Не очень, скажем, умная.

Остановиться я знал, где. На конце озера Леприндокан, мы же тут работали еще в семидесятых, стоял небольшой геологический поселок. Все дома потом вывезли, но одно, самое большое и непригодное для жизни зимовье, там когда-то располагалась лаборатория, оно осталось. В нем останавливались рыбаки, охотники. Там я и хотел переночевать, а с утра заняться рыбалкой.

К зимовью я подошел уже вечером. Стоял небольшой туманчик. Собака моя убежала куда-то вперед, я слышал, как она начала гавкать, но мало ли почему лает собака.
Зимовье стоит на пригорке, возвышается над озером, и я поднимался к нему снизу. Слава Богу, целое. Значит, можно высохнуть и согреться, а значит, пораньше встать. И картина знакомая. Рядом с зимовьем, как у нас всегда водится, куча старых консервных банок. Все, как положено.

И тут я вижу, в куче банок роется небольшой, на мое счастье, медведь. Когда он вставал на задние лапы, то был немного выше меня. Но это мне еще предстояло узнать. И собака моя возле него лает, а он на нее особо внимания не обращает.

Вход в зимовье он мне перекрыл. Стою я весь мокрый, вечер уже холодный. Очень я рассчитывал переночевать и обсушиться.

Недолго думая и тоже не от большого ума, я решил его оттуда прогнать. Надрал бересты, поджег ее и потихоньку пошел к куче, чтоб отпугнуть и прогнать его, поскольку в прямое единоборство с медведями я до тех пор не вступал и находился в плену представлений, что они боятся огня. Как только я вступил в поле его видимости, он развернулся и бросился сверху в мою сторону. Непонятно, на меня ли он двигался или за собакой, но собака бежала ко мне, так что и он летел на меня. В двух метрах собака отвернула в кусты, а он — нет.

С собой у меня был нож, но уж никак не для борьбы с медведями. Шкерочный нож, или камбалка — специально для работы с рыбой, широкий с тупым концом. Таким пользуются на рыбзаводах, его все время подтачивают, он становится все тоньше, тоньше и, когда превращается в серпик, его выбрасывают и берут новый.

Говорят, в таких случаях просыпается какая-то сообразительность и ловкость, люди взлетают на верхушки деревьев. Не знаю, но ничего подобного во мне не проснулось. Там, правда, и деревьев-то таких не было, куда бы взлететь. Единственное, что я успел и смог сделать, я выставил свой ножичек вперед, а левой рукой прикрылся. Медведь схватил ее и начал грызть. Я был совершенно уверен, что слышу хруст костей. Я же упер ему свой нож в шею, но пропороть ее, конечно, не мог.

Так мы с ним и боролись. Он кусал меня за руки. Особенно старательно он грыз левую, мочалил и мочалил ее, а правой я все-таки как-то удерживал его на своем ножичке.

Похоже, у него тоже неважно было с опытом единоборства, иначе бы все закончилось очень быстро и уж не в мою пользу, это точно. Ссадины потом оказались у меня и на других частях тела, но тогда я даже не замечал, как это у него получалось, доставать меня всюду. Один раз он съездил мне лапой по лицу, но глаз не задел.

Не думаю, что все это продолжалось долго. В конце концов он меня завалил, и я понял, что это все. Ясно помню хруст — это он раскусил браслет часов на моей руке. Там они теперь где-то и лежат, не смог я их найти.

И все-таки я как-то ухитрился снова встать. И все началось заново. Единственно, что делал мой ножик, это слегка его душил, давя на горло. От этого ему было, по-видимому, несколько дискомфортно, в какой-то момент мы с ним снова распались на два комка, и он дернул в кусты, а я побежал к зимовью и заскочил в него.

Запереться там было нельзя, но дверь я как-то прикрыл. Уже наступила ночь, я прыгал по зимовью от боли. Одной рукой разорвал рубашку, кое-как замотал левую. Она была вся разворочена. Правая тоже была прокушена почти насквозь, но ею я мог все-таки что-то делать, левая же на моих глазах стала таких огромных размеров, что страшно было смотреть.

Так я пропрыгал до утра. Выходить я боялся. Рюкзак я бросил там, где мы сражались, ничего у меня не было. Попил из какой-то банки застоялой воды. Пить хотелось жутко.

Еще с вечера я разулся и разделся, чтобы хоть что-то сделать с собой и, когда начало светать, начал собираться. Не знаю уж как — одной рукой — едва намотал портянки, не представляю, как мне это удалось. В зимовье отыскал старую рыбацкую пешню, взял ее. Держать ее мне было почти нечем — прокушенной рукой, но все-таки какое-то оружие.
Я вышел… Никого. Собаки тоже не было. Отыскал рюкзак и поковылял обратно.

Идти надо было километров пятнадцать. Опять тот же перевальчик, потом по берегу Большого Леприндо, снова небольшой перевал — уже к Гольцовому озеру.

Я увидел их издали, своих коллег, когда подходил к тому месту, где надо подниматься к Гольцовому озеру. Они спускались мне навстречу. Оказывается, их насторожила собака. Она вечером еще дернула по обратному следу, прибежала к ним, забилась под палатку и отказывалась вылезать и вообще как-то реагировать на все происходящее, даже еда ее не интересовала. И коллеги поняли, что случилось что-то неладное. Но беда в том, что никто из них короткую дорогу на то озеро не знал. Они, разумеется, пошли меня искать, но я не уверен, будь я ранен сильнее, что они бы меня быстро нашли. И тут я… С рукой на перевязи, весь заляпанный кровью.

Сцена была не немая. Началось бурное объяснение. Потом мы побежали на бамовскую дорогу, удалось быстро поймать машину, и я оказался в больнице в Чаре. Швы накладывать было поздно, раны уже начали гноиться.

Никуда они, конечно, не поехали. Да вездехода так и не было. Коллеги мои стали собираться домой, а я сбежал из больницы и вернулся в Москву вместе с ними. И уже тут продолжил курс уколов от бешенства. Так бесславно окончилась наша первая попытка проникнуть на озеро Большой Намаракит.

И все-таки они попали туда. Правда, семь лет спустя, осенью девяносто пятого.

- Действительность, — говорит Сергей, — как всегда, оказалась бледнее рассказов. Это был, конечно, никакой не новый вид и не тот чукотский голец. Но рыбы оказались необычными. Крупных мы не поймали. Похоже, они есть там, но очень уж мало. Но карлики и мелкие были такие, каких больше нет не только в Забайкалье, но и вообще нигде: эта белая отметина на спинных плавниках и сами плавники, особенно у самцов. У некоторых так очень увеличенные. И еще оказалось, что карлики и мелкие отличаются по числу хромосом на две хромосомы. А это очень большие различия для внутривидовых форм гольца и не только гольца. И вообще это были первые в истории сведения по генетике забайкальских гольцов. Вдохновляющий результат. Вот после чего я и решил продолжить изучение забайкальских гольцов более широко.

Если за предыдущие двести лет голец был документирован в восьми озерах, то сейчас мы обследовали около тридцати и нашли его в пятнадцати. Плюс ценная информация еще более чем по пятнадцати озерам. То есть открывается более полная картина распространения даватчана и того, что же с ним происходит сейчас.

Последние два года мы лазаем там, насколько позволяют наши возможности, с нашей килограммовой палаткой, которая продувается всеми ветрами, когда под конец морозы доходят до минус десяти, сети обледеневают, лодка тоже… Мы держимся там, сколько можем. И что-то открывается.

Там и впрямь можно наблюдать, например, весь тот путь, которым, вероятно, и шло возникновение необычного чукотского вида и рода. У него отсутствуют некоторые кости черепа. В Забайкалье же можно проследить весь процесс — разные стадии его в разных озерах: в одном эти кости есть у всех гольцов, в другом они отсутствуют у единиц, в третьем — уже у большего числа. И самая вершина — Намаракит. Там у очень многих гольцов этих костей нет.

А еще везенье… В позапрошлом году в уже дважды обследованном озере мы вдруг поймали совершенно необычных карликов. Серебристые рыбы. Практически без окраски. Они похожи разве только на глубоководного карликового гольца из альпийских озер Европы. Некоторые специалисты выделяют их в отдельный вид. Мы тоже поймали своего гольца на глубине.
Уже найдено большое разнообразие форм. А как они возникают? Разделение на карликовую, мелкую и крупную формы существовало изначально? В эволюционной биологии тут ломается много копий. Есть люди, считающие, что новые виды и формы могут возникать только в результате географической изоляции. То есть где-то образовалась одна форма, пришла сюда, потом пришла какая-то другая, третья. Но мы же полагаем, что образование разных форм может идти и без географической изоляции. Думаю, в большинстве озер все так и происходит. Есть основания предполагать, что крупные могут образовываться из мелких в ходе одного поколения. То есть часть мелких переходит на хищное питание, происходит рывок роста — и они превращаются в крупную хищную форму.

Это уже не только теоретический вопрос, интересный для эволюционных исследований. Если все так, то при исчезновении крупных гольцов в каком-то озере их не надо туда заселять, коли там сохранились мелкие. Ослабнет человеческий пресс, и она возникнет снова. Такое впечатление, что именно это и происходит сейчас в близких к БАМу озерах. Ведь в Леприндокане в восьмидесятые годы мы ни разу не ловили крупную форму. Не видели мы ее и у рыбаков, и у браконьеров. А в прошлом году мы там поймали крупный экземпляр.

Конечно, нельзя утверждать, что крупные были уничтожены все до одного, но тем не менее. Можно бы увидеть все при искусственном выращивании, но у нас нет такой возможности. Выходит, надо сравнивать эти формы — генетически, морфологически — и смотреть особенности их роста.

Вот и все. Пока.

В конце разговора Михаил Валентинович, все время пытавшийся хоть как-то взвесить риск и результат хождений своего коллеги, не преминул укорить его: «Сережа ведь про медведя и мне тогда не сказал. Правда, я довольно быстро об этом узнал».

- Так я, кроме жены, никому не сказал, — оправдывался Сергей. — Даже родителям говорил, что меня собака покусала.

- Ну не в этом дело, — продолжал Мина. — На самом деле, вот в чем: когда предпринимаются такие экспедиции, то действительно привозится материал. И жалко, что с таким риском и трудом добытый, он используется слишком медленно. Без генетики здесь делать нечего. Любой генетик, думаю, с этим согласится. Здесь стоит копать. Но у нас такой возможности нет — с исследованием ДНК и прочее. Это ж все-таки не царская семья… А работа, между прочим, сходная. Есть, правда, у Сережи контакты в штате Колорадо — аспирант того самого Бэнке. Отсылает он ему материал, тот ни шатко ни валко что-то делает. Но у него, конечно, свои заботы и интересы.

- У нас уже в течение семи лет вот такие сложно дружеские отношения, — говорит Сергей. — Он бывал здесь, а я один раз у него — помогал ему, мы проводили как раз анализ ДНК. Я уже передал ему практически все пробы по ленку, а они собраны по всему Союзу. И по гольцу передал — изо всех озер.

Сергей ждет. А что еще остается?

Юрий Лексин



См. также:

Услуги стоматологических клиник по зубному протезированию
Бытовые кондиционеры в современных домах
Услуги сервисных компаний по ремонту стиральных машин
Услуги типографий
Программируемые логические контроллеры и их применение в промышленности
Интернет-магазины мебели
Курсы иностранных языков в Кирове
ПРОЕКТ
осуществляется
при поддержке

Окружной ресурсный центр информационных технологий (ОРЦИТ) СЗОУО г. Москвы Академия повышения квалификации и профессиональной переподготовки работников образования (АПКиППРО) АСКОН - разработчик САПР КОМПАС-3D. Группа компаний. Коломенский государственный педагогический институт (КГПИ) Информационные технологии в образовании. Международная конференция-выставка Издательский дом "СОЛОН-Пресс" Отраслевой фонд алгоритмов и программ ФГНУ "Государственный координационный центр информационных технологий" Еженедельник Издательского дома "1 сентября"  "Информатика" Московский  институт открытого образования (МИОО) Московский городской педагогический университет (МГПУ)
ГЛАВНАЯ
Участие вовсех направлениях олимпиады бесплатное
перегородки из стекла нижний новгород Офисные перегородки в Нижнем Новгороде по низким ценам.

Номинант Примии Рунета 2007

Всероссийский Интернет-педсовет - 2005