Сергей Евгеньевич Северин
В 1
Название моей книги «Герои и злодеи…» несколько меня сковывает. Ясно, что жизнь была бы невыносима в обществе, состоящем только из героев и злодеев. Основную массу составляют конформисты. Они — хранители традиций и связи поколений. В их семьях рождаются и герои, и злодеи.
 |
А он мог быть героем и не приспосабливаться к «режиму». И где бы он тогда был… А мы как же тогда? А никак. Мы бы и не знали о потере. «Мы бы не стали нами».
А ему, чтобы даже просто не погибнуть, нужно было быть именно таким «конформистом». Его юность — время революций, террора, гражданской войны, голода, разрухи. Он сын управляющего фирмой «Зингер», спасенного от расстрела рабочими фабрики…
Он пережил судебные процессы в стране конца двадцатых годов, борьбу с меньшевиствующим идеализмом, массовые репрессии после убийства Кирова и ужасы второй половины тридцатых. Столько раз мне приходится говорить обо всем этом. Но, возможно, самое сильное впечатление производили на людей его круга узаконенные Сталиным пытки при «дознании», применяемые к арестованным в массовых масштабах.
Но и без крайней степени, без явной угрозы ареста конформизм был условием сколько-нибудь сносного существования.
Меня волнует «неисповедимость путей«…
Предки Севериных — гугеноты, спасшиеся в Варфоломеевскую ночь и бежавшие в Германию. Среди предков по материнской линии — шотландец Скотт, поступивший на военную службу в российскую армию и получивший высочайшее соизволение модифицировать для благозвучия фамилию в Шкотт.
Сергей Евгеньевич Северин — олицетворение биохимии XX века. Он родился 21 декабря 1901 года, в начальный период формирования биохимии, он был активным современником и участником ее расцвета. Он умер в 1993 году, и вместе ним закончился век классической биохимии.
Проходит наш XX век. И мы проходим с ним вместе. И мы, как и наши предшественники, провожавшие прежние века, ищем название для нашего века. Когда забудется суета ежедневности, наш век останется в истории как время создания квантовой механики и теории относительности, как век радиоактивности и атомной энергии. Это все знают и спорить со мной не будут. Но я должен сказать: на самом деле, двадцатый — это век биохимии.
Успехи биохимии менее впечатляют — не было эффектов, похожих на взрывы атомных бомб. Но значение этих успехов не меньше. Мы выяснили (редкая возможность в науке употреблять совершенную грамматическую форму — выяснИЛИ) молекулярную природу основных физиологических процессов, узнали, из чего состоят живые существа, узнали назначение всех основных химических процессов, узнали как, в принципе, преобразуется энергия в биологических процессах, узнали, как, в принципе, синтезируются все основные вещества в организме, узнали молекулярные механизмы наследственности и изменчивости, узнали химические основы эмоций и нервной деятельности. И это все биохимия. Это XX век.
Биохимия, в сущности, принадлежит лишь этому веку. Само слово «биохимия» было придумано Нейбергом в 1903 году. А теперь, к концу века, биохимия разделилась на дочерние науки — молекулярную биологию, биоэнергетику, иммунологию, энзимологию, молекулярную биофизику. Разделилась и почти исчезла как единая наука. Она стала классикой. Ее надо знать, чтобы работать в других областях науки.
Развитие биохимии крайне драматично. Накал страстей был здесь не меньше, чем в эти же годы в физике. Мы так живо воспринимаем рассказы о Резерфорде и открытии атомного ядра, о приезде в Англию Нильса Бора, создавшего квантово-механическую модель атома, мы представляем себе рассеянного служащего швейцарского патентного бюро Эйнштейна, изменяющего на основании теории относительности мировоззрение, взгляд на мир, а там — Гейзенберг, Паули, де Бройль, Дирак, Капица, Ландау, Тамм, Френкель, Фок… Молодцы физики. Но в биохимии не меньше страстей и событий, и общечеловеческое значение достижений не меньше…
Сергей Евгеньевич жил в мире этих страстей и событий, и его выбор был в этом. Он, как сказано, был конформистом — он вполне, вполне соответствовал властям, он все делал, «как надо», даже лучше, «чем надо», он их превосходил в их же делах. Но он поворачивался лицом к биохимии, и лицо его изменялось. Он был жрецом биохимии.
Какая символика: в 1901 году, в год его рождения, его будущий учитель, академик Владимир Сергеевич Гулевич открыл в мышечном экстракте ранее не известное вещество — карнозин. Непростой подарок новорожденному от Феи-Биохимии. Всю жизнь Сергей Евгеньевич изучал биохимическое значение этого вещества. Последний его доклад о карнозине мы услышали 3 февраля 1992 года, ему шел 91-й год.
Счастливым образом в 1918 году, после седьмого класса гимназии, без экзаменов С.Е. поступил на первый курс медицинского факультета университета. И затем вся жизнь Северина (75 лет из 92-х) связана с Московским университетом. Из 75-и 58 лет (!) он был его профессором (с 1935 до 1993-го). И при этом он не был в партии, хотя и достиг всех возможных должностей и званий, — был академиком «большой» Академии (АН СССР) и Медицинской академии (АМН СССР). Был академиком-секретарем Биологического отделения АМН СССР, получил высшие награды — Ленинскую премию и звание Героя Социалистического Труда с орденом Ленина и Золотой Звездой.
За 240 лет своей истории Московский университет был славен многими выдающимися профессорами. Жизнь университета — это непрерывная связь поколений, передача знаний, традиций, убеждений от учителей к ученикам, от профессоров к студентам. Студентам, становящимся профессорами и передающим все это далее, в будущее.
Слава университета, его основа — его лучшие профессора. Среди них — многие десятилетия имя Сергея Евгеньевича Северина.
В истории университета С.Е. — прежде всего создатель кафедры биохимии на биологическом факультете. Кафедра была создана в 1939 году, и С.Е. пятьдесят лет возглавлял ее. За эти годы на кафедре получил специальность 851 человек. С.Е. — выдающийся лектор, профессор, чьи лекции запоминались на всю жизнь. А сам он выбрал специальность и стал профессором под влиянием лекций своих учителей. Среди этих учителей первое место принадлежит заведующему кафедрой биохимии медицинского факультета, профессору В.С. Гулевичу.
После окончания Первой мировой войны началось взрывоподобное развитие биохимии. Ее успехи потрясали. Можно представить себе, что эти успехи как раз и были представлены в лекциях В.С. Гулевича, которые слушал студент Северин в 1918 -1920 годах. Лекции Гулевича произвели такое впечатление на С.Е., что он решил специализироваться в биохимии и попросил разрешения работать в его лаборатории. Он был тогда студентом второго курса.
Разруха, голод, холод, тиф. С.Е. зарабатывает уроками. В 1919 -1920 годах вместе с другими студентами-медиками мобилизован на борьбу с сыпным тифом в Угрешском изоляционном центре — снимают с поездов больных и лечат.
В 1924 году окончил МГУ и начал работать как аспирант на кафедре Гулевича. В биохимии продолжается бурное развитие.
В 1925 -1929 годах в стране — программа широкого культурного и научного прогресса. Создание новых научных лабораторий, институтов и вузов. Но в 1929 году — начало борьбы с «меньшевиствующим идеализмом», изгнание из МГУ и арест выдающегося генетика С.С. Четверикова. «Коллективизация». Репрессии против научно-технической интеллигенции. Выход на сцену Т.Д. Лысенко.
В 1935 году С.Е., уже профессор, организует на биофаке отдельную лабораторию биохимии животных.
В 1939 году лаборатория становится кафедрой, и С.Е. по конкурсу избирается ее заведующим.
Недостаток места, оборудования, реактивов компенсировала возможность работы в ряде других лабораторий, также возглавляемых С.Е., — он работал в разное время в Институте переливания крови, в Институте профзаболеваний, в Институте питания АМН, в Институте фармакологии, в Институте биологической и медицинской химии АМН и на кафедре биохимии Третьего медицинского института, где С.Е. также был заведующим. Вероятно, в этом в значительной степени был смысл его «многомерного» совместительства.
Основой образования на кафедре были лекции С.Е., лекции профессоров В.А. Энгельгардта и Б.А. Кудряшова и чрезвычайно тщательно подготовленные и разнообразные задачи практикумов. Общее их число в конце концов превысило 150. В этих задачах отражен весь ход становления и развития современной классической биохимии.
Я не знаю, как пережил С.Е. тридцатые годы. Волновало ли его все более жесткое противостояние Лысенко и Вавилова. Как уцелел при массовых репрессиях 1936 -1939 годов. Как выдержал одновременную работу «по совместительству» во многих учреждениях, создание кафедры, налаживание задач Большого Практикума. Знаю только, что его лекции наполняли чрезвычайные события биохимии тех лет.
В других своих очерках я писал о двух первых послевоенных годах, 1945 — 1947, радостном чувстве Победы и ожидании Возрождения. С.Е. входил в блестящее созвездие выдающихся профессоров биологического факультета МГУ — Д.А. Сабинина, Л.А. Зенкевича, А.Н. Формозова, Л.И. Курсанова, И.И. Шмальгаузена, В.Г. Гептнера, А.С. Серебровского.
С.Е. как лектор был наиболее артистичен. Он воздействовал на аудиторию всем арсеналом средств: классический профессорский облик, богатый набор интонаций, ритма и громкости речи и, самое главное, построение изложения с вовлечением слушателей в поиск ответов на вопросы, обсуждаемые в лекции. Он улавливал души.
Я собирался под впечатлением от лекций Л.А. Зенкевича идти на кафедру зоологии беспозвоночных. Но попал на лекцию С.Е. Северина. Он рассказывал о роли фосфатов и АТФ. И я был пленен. И многие годы на последующих курсах и после университета искал физическую природу уникальной роли этого вещества.
С.Е. был идеальным заведующим кафедрой. Каждый день, как правило, он обходил всех сотрудников и студентов-дипломников в лаборатории. Смотрел в лабораторных тетрадях результаты и обсуждал ближайшие планы. Эти обходы были для всех самыми важными событиями. Где-то за пределами кафедры была другая жизнь. 18 февраля 1947 года арестовали В.В. Парина (дело Клюевой — Роскина). 13 января 1948 года был убит Михоэлс. Летом 1948 года прошла сессия ВАСХНИЛ. Биофак был разгромлен. Но на кафедре ничего не изменилось.
Вместо Юдинцева деканом стал отвратительный Презент. Мы были обязаны слушать его демагогические лекции. Мы выпустили сатирическую стенную газету с цитатами из этих лекций. Газету сорвали через сорок минут и отнесли в партбюро, где вместо С.И. Алиханяна секретарем стала благостно-назидательная Е.И. Смирнова. Меня, редактора этой газеты, вызвали в партбюро. Смирнова сказала мне, что в университет я могу больше не приходить и что мою дальнейшую судьбу они решат позже.
Как меня отстоял С.Е., не знаю. Он лишь обсудил со мной трудности в задаче на практикуме по анализу азота аминогрупп методом Ван-Слайка.
Он приводил нам в пример Мусю Кондрашову, которая, наряду с всепоглощающим увлечением теннисом, быстро и успешно сделала все задачи практикума и приступила к труднейшей: никто до нее в СССР не получал ферменты в кристаллическом состоянии. Она, следуя довоенной работе Барановского из лаборатории Я.О. Парнаса, начала курсовую работу по приготовлению из мышц фермента альдолазы в виде кристаллов. Не было электрических холодильников и центрифуг с охлаждением. Работать нужно было с большими объемами растворов при охлаждении до нуля градусов. Охлаждали льдом, который зимой заготавливали в виде огромного холма, закрытого опилками и соломой в университетском дворе. Мне было доверено приносить ей ведра с этим льдом. Она получила замечательные кристаллы. С.Е. был счастлив. Он носил пробирку с кристаллами показывать на заседание Биохимического общества.
Странное дело, она одна на факультете не была в комсомоле. Как-то непонятным образом на это никто не обращал внимания. Но когда обсуждался вопрос о назначении для выдающихся студентов Сталинской стипендии… Заседание кафедры, как всегда, вел С.Е. Просочились слухи: «Можно бы и Симону», но, сказал С.Е.: «Надо эту стипендию дать Мусе». И добавил: «Все равно в семье останется». Мы были смущены. Откуда они знают… И Сталинскую стипендию дали ей, и, конечно, самой достойной (не комсомолке).
А за стенами кафедры было ужасно. В январе 1949 года прошли аресты членов Еврейского антифашистского комитета. 29 января арестовали выдающегося биохимика Я.О. Парнаса. С.Е. близко был знаком с ним. Он был в гуще ужасных событий. Он в них участвовал! Но он заслонял нас на кафедре от них. Мы делали задачи Большого практикума и волновались в ожидании очередного обхода С.Е.
Его выбрали в академики — действительные члены Академии медицинских наук (АМН СССР). Мы поздравляли его после лекции, и самый светский из нас, Андрей Трубецкой, вручил ему от всех нас цветы. «Спасибо, друзья мои, — сказал он, — но ведь от этого не становишься ни лучше, ни умнее». И мы притихли.
Он нес тяжелый груз. В 1949 году возобновились массовые репрессии. Повторно арестовывали уже отсидевших и многих заново. Осенью арестовали Андрея Трубецкого. Арестовали Арона Фарберова. Началась оголтелая борьба с «безродными космополитами».
В 1949 году С.Е. стал академиком-секретарем Медико-биологического отделения АМН СССР. Это была тяжелейшая должность. Ему по должности приходилось искоренять менделистов-морганистов и «антипавловцев», ему приходилось поддерживать безумные работы Лепешинской, ему — бороться с «безродными космополитами», ему подписывать приказы об увольнениях и назначениях. Он отказался от всех прочих дел, всех «совместительств». Только кафедра биохимии животных — основная работа — и академик-секретарь. Государственный чиновник, послушный партийным указаниям в АМН, и наш высший авторитет, строгий и заботливый учитель на кафедре.
А там, во «внешнем мире» С.Е. совсем иной. Ему, естественно, ясна вздорность работ Лепешинской. Но он ничего против начальства не делает. Ольга Борисовна пригласила целую делегацию выдающихся ученых к себе на дачу, в академический дачный поселок Луцино, возле Звенигорода. Она именно там наиболее успешно исследовала проблему «живого вещества». Это доклеточное или бесклеточное вещество со всеми признаками жизни. Из этого вещества затем возникают клетки. Клетки могут вновь превращаться в бесклеточное живое вещество. А это вещество, как показали дочь Ольги Борисовны, Ольга Пантелеймоновна и зять Крюков, может образовывать кристаллы. Кристаллы из клеток, в том числе из сперматозоидов, можно видеть на фотографиях в статье в журнале «Известия АН СССР, серия биологическая». Но лучше всего увидеть живое вещество в естественных условиях. Ольга Борисовна с пафосом показывает маститым академикам бочку, в которую стекает дождевая вода с крыши дачи. Вот здесь самое жизнеспособное живое вещество! И академики смотрят в бочку. «Так, — говорит С.Е., — значит, здесь живое вещество? Ага, ага, здесь, значит… Очень интересно. Очень. Живое вещество именно в этой бочке. Ага, очень интересно…» Если бы Ольга Борисовна анализировала интонации. Если бы… Члены делегации еле удерживались. Но — служба! Поблагодарили за интересные демонстрации и уехали.
И это мракобесие длилось несколько лет!
Осенью 1950 года С.Е. позвал меня к себе в кабинет. «Нужно начать думать о распределении» — сказал он. Распределение обязательное, в соответствии с заявками учреждений. Желательно было самому найти подходящую заявку, принести ее комиссии по распределению, чтобы они включили ее в государственный план.
С.Е. имел безграничные связи. Он знал множество лабораторий, где могли быть нужны биохимики. А я был наивен и думал, что лучше всего мне было бы остаться на кафедре — строились новые корпуса на Ленинских горах. Факультет и, соответственно, кафедра резко расширялись. Там столько работы. А я еще могу быть и электромонтером, и слесарем… «Нет, — сказал С.Е., — это не реально».
Он писал мне письма-рекомендации множеству лиц. Я шел с этими письмами. Заведующие лабораториями принимали меня очень хорошо. При одном имени С.Е. возникала благожелательная реакция. Потом в отделах кадров меня просили позвонить через неделю. И тогда сухо сообщали, что никакой подходящей работы для меня нет. С.Е. все это заранее предвидел. Но продолжал писать мне рекомендации, звонить по телефону, давать мне советы. Он явно знал, что ничего не выйдет, но все же надеялся. Вот, может быть, в организации «Нефтегазбиохимразведка» нужен биохимик? А вот есть место на Дорогомиловском химическом заводе…
Я попытался найти место учителя в школе. «Нет, — сказал мне директор, — для вас у меня нет места».
Наступила весна 1951 года. Дипломная работа завершена. Заявок на работу для меня нет. Приближается день распределения. Заседает комиссия. Супругов полагается распределять вместе. Значит, из-за меня останется без работы и Муся. Заявку для нее также не без труда добыл С.Е. — в Институт физиологии, в лабораторию И.А. Аршавского.
Но я мог все испортить. В день распределения С.Е. сказал мне: «Исчезните. Чтобы вас никто не мог найти!» Меня не нашли. Это не просто — не явиться в комиссию по распределению. Но вместо меня туда пошел С.Е. Мусю «распределили». А мне на следующий день очень симпатичная тетя, председатель комиссии, сказала, отводя взгляд: «К сожалению, мы не можем найти для вас подходящей работы. Вас очень высоко оценивает профессор Северин. Мы предлагаем вам свободный диплом». Но я отказался от свободного диплома. Я понимал, что тогда вовсе останусь без работы.
Июнь 1951 года. Прошли сессия ВАСХНИЛ и Павловская сессия, в тюрьме пытают членов Еврейского антифашистского комитета, расстреляны обвиняемые по «ленинградскому делу», в тюрьме В.В. Парин, в тюрьме умер самый великий биохимик страны Я.О. Парнас. Я — безработный. Но биохимия прекрасна. Мы молоды. Все обойдется.
Борис Иванович Вронский — друг нашего дома, известный геолог и замечательный человек, из первой группы геологов, открывавших вместе с Ю.А. Билибиным «Золотую Колыму» (он написал книгу с таким названием). Их экспедиции в те края были до организации ГУЛАГа. Он сказал, что может дать мне рекомендацию. В… ГУЛАГ вольнонаемным «на Колыму» — в Янское геологоразведочное управление инженером химиком-аналитиком. Других вариантов не осталось. Однако и в ГУЛАГ попасть по своей воле было непросто. Нужно было заполнить толстую, многостраничную анкету. В ней множество вопросов. Чем занимался до 1917 года? Были ли колебания в проведении линии партии? Сведения о родственниках. В том числе о бабушках и дедушках. А если их нет в живых — где похоронены?…
Шли недели за неделями. Это у них так полагалось — им было нужно время на проверку моих ответов.
Лето. Жара. Арестован Борис Вепринцев. Стипендии больше нет. Зарплаты нет. Нет работы. Осталось немного, и анкета будет заполнена. Нашу только возникшую семью из последних сил кормила теща — она работала в профсоюзной газете «Труд».
И вдруг звонок: «Вам надлежит явиться с паспортом, военным билетом и дипломом университета по адресу… Нет, не в ГУЛАГ! Приедете, узнаете».
Создавалась организация — ответвление атомного проекта — для развития работ по применению радиоактивных изотопов в медицинских и биологических исследованиях. Официальное название — кафедра медицинской радиологии Центрального института усовершенствования врачей (ЦИУ). Шефы-хозяева — Министерство госбезопасности и Специальное управление Министерства здравоохранения. Для этих хозяев недостатки анкет значения не имели. Нужны были лишь надежные рекомендации.
Меня встретил мрачный человек -Давид Эммануилович Гродзенский, биохимик, недавно демобилизованный полковник. Отвел к начальству — профессору Василию Корниловичу Модестову. Странное впечатление. Благожелателен. Постоянный энтузиазм. Смутное представление о предмете. Восхищен моим умением все считать на логарифмической линейке. Поручает мне множество дел. Задача — обучение врачей-курсантов, военных и штатских, применению радиоактивных изотопов в медицинских и биологических исследованиях. Большая лучевая нагрузка. Монтаж приборов. Оборудование лабораторий. Придумывание и налаживание лабораторных учебных задач. И сразу чтение лекций. Слушатели — военные и штатские врачи, все старше меня. Страшновато. Я счастлив.
Модестов тесно связан с шефами — МГБ. Через них мы получаем изотопы.
Дел множество, но в 15.00 кончается рабочий день. В несколько минут пустеют лабораторные помещения. Опечатываю хранилище радиоактивных изотопов. Иду в столовую. А потом до полуночи — собственная работа. Лишь временами меня зовет вахтер: привезли груз! Жизнерадостные капитаны МГБ привезли контейнеры с радиоактивными препаратами.
Я расписываюсь в получении препаратов на секретных накладных. Никто не проверяет моего допуска к секретным документам. Для МГБ это не нужно. Они и так все про меня знают. (Знают, что никакого допуска у меня нет!…)
Как я туда попал? Однажды В.К. Модестов встречает меня свойственной ему речью из множества междометий и восклицаний: «Вот бы нам! Нам бы это! Этто было бы замечательно!» «Вы о чем, Василий Корнилович?» «Такая вот кислота! Ее бы достать! Этто было бы прекрасно!» «Какая кислота, Василий Корнилович?» «Ну такая, она всюду есть в организме!». «Что за кислота?» «Ну как же она… Северин недавно говорил…» И меня осенило: «Василий Корнилович! Это вы об аденозинтрифосфорной кислоте?» (Оказывается, он знает С.Е. …) «Во! Во! Как раз о ней». «Так я ее знаю, я изучал ее в дипломной работе».
Модестов был восхищен, но не сказал, где и как он видел С.Е.
Но скоро мне все стало ясно. С.Е. был членом самого секретного ученого совета при МГБ и рассказывал там с большим артистизмом о биохимии и об АТФ. Он был очень уважаем там. Теперь ясно, что это он рекомендовал меня для работы на новой кафедре какому-то очень большому начальнику. Я даже догадывался: зам. министра, генерал-полковнику А.И. Бурназяну. Я видел его, он приезжал смотреть, как дела в новом учреждении. Накануне его приезда спешно сделали ремонт: покрасили масляной краской все, что можно было покрасить (прямо по свежей сырой штукатурке), привезли ковры (в изотопную лабораторию!) и новую мебель.
В ближайшей встрече с С.Е. я сбивчиво стал благодарить его. И попался. Он смотрел на меня с искренним недоумением. Расспрашивал, кто такой Модестов, кого еще я знаю, ему это было интересно, он слышал о них впервые. И я, пристыженный, умолк. Он меня спас в безвыходной ситуации, но говорить об этом я права не имел.
Как бы сложилась наша жизнь, если бы не он, если бы я успел заполнить анкеты в Дальстрой и меня взяли на Колыму…
В 1979 году я с Б.Н. Вепринцевым, В.В. Леоновичем и Б.Я. Сонькиным был в экспедиции для записи голосов птиц. Из Якутска мы прилетели в Батагай. Там в пойме реки Яны мы искали и нашли гнезда кроншнепа-малютки. В ожидании вертолета мы пошли в поселок. Мне хотелось увидеть Янское геологоразведочное управление, где 28 лет назад я мог бы оказаться в качестве вольного инженера-химика-аналитика. Было начало июня. На грязной изъезженной дороге кой-где еще был снег. Мы шли по дощатому тротуару.
На повороте дороги стоял человек. Тощий, носатый, седоватый, в очках. Явно нетрезвый. Он смотрел на меня. Я на него. Было похоже, что я иду навстречу себе в зеркало. Он также был поражен. Ироническое и вопросительное выражение типичного семитского лица, обращенного ко мне, сменилось изумлением. Мы молчали. Когда наша группа завернула за угол, я спросил: «Знаете, кто это был?» «Разве ты его знаешь?» — удивился Вепринцев. «Знаю. Это был я. Я приехал сюда в 1951 году. И вот прошло 28 лет. Простите, что я немного пьян. Простите!»
Я проработал в ЦИУ девять лет.
В 1960 году по рекомендации — приглашению Л.А. Блюменфельда, мне удалось перейти на работу на физический факультет МГУ участвовать в создании новой кафедры биофизики.
Прошло много лет. C.Е. для нас оставался высшим авторитетом. Какое счастье, можно позвонить высокочтимому учителю и приехать рассказать о своих делах. И он так же, как и много лет назад, полностью сосредоточенно будет вникать в суть предмета. И так же в следующий раз скажет: «Пожалуйста, все сначала». Он не сохраняет в памяти детали, и в этом его спасение — «гигиена умственного труда».
Изображенный выше портрет человека, идущего на компромиссы с властями ради благополучия основного дела жизни — кафедры, университета, наверное, вызовет критику. В одном я сразу соглашусь: альтруистической идеи — обеспечения благополучия кафедре биохимии — мало для того, чтобы вынести всю тяжесть жизненных обстоятельств тех лет. У С.Е. было еще одно обоснование «позиции конформиста». Говоря высоким стилем, это никому не подвластное «дело жизни», по сравнению с которым отодвигаются на второй план все прочие события и обстоятельства. Это дело называется «карнозин». Да, все вокруг ужасно, но… как же понять, зачем к бета-аланину — необычной аминокислоте — присоединен гистидин? Для чего образованный таким образом карнозин обязательно и в больших концентрациях находится в мышцах? И его тем больше, чем интенсивнее работает мышца. И мысль эта становится доминантной, заслоняя «злобу дня».
Вот он, карнозин, открытый в 1901 году В.С. Гулевичем. Вполне простая молекула…
А вот к карнозину добавлена метильная группа, и образовался анзерин, выделенный из мышц гуся (ANZER = гусь, анзерин) в лаборатории Гулевича его ученицей Н.Ф. Толкачевской в 1926 году. Зачем там метильная группа? А у змей есть производное карнозина с двумя метильными группами. Похоже, метильные группы только улучшают выполнение функций этих молекул. Зачем эти молекулы? Какие функции?
Это вещество, эту проблему он получил в наследство от своего учителя Гулевича в два приема: карнозин как подарок новорожденному в 1901 году и анзерин как знак доверия, как семейную реликвию в 1928 году при начале самостоятельного пути в науке.
Этот сюжет не имеет аналогов в истории биохимии.
Захватывающая воображение интрига: в необычно больших концентрациях, до одного процента сырого веса, появляется это вещество именно в поперечно-полосатых произвольных мышцах. Появляется не сразу, а по мере развития функций мышц. При этом карнозин постепенно заменяется своим метилированным гомоло-гом — анзерином, следовательно, и это метилирование функционально значимо… Где, как, в каком виде участвуют бета-аланин-гистидиновые молекулы в мышечном сокращении? Они явно, то есть из многих опытов это следует, улучшают работоспособность мышц. Зачем они там?
Год за годом в биохимии нарастал поток открытий. И каждое вызывало надежду: не в этом ли новом процессе участвует карнозин? Последовательно выясняются все этапы гликолиза, может быть, в одном из них место действия, разгадка тайны карнозина? Нет. В 1939 — 1941 годах создается центральная концепция классической биохимии — теория макроэргичности. Может быть, карнозин…
Все замирают в надежде. Нет эффекта. Нет, дело не во влиянии на гексокиназу… Нет, не в этом, нет, не в том… Идут годы. Каждый «небольшой вопрос» в эксперименте — это несколько лет жизни.
А что же великие и честолюбивые «западные» биохимики? Молчат. Не берутся за слишком трудную задачу. Распространена философия «снятия сливок» — браться за задачи, «созревшие» в результате работ предшественников, и быстро получать Нобелевские премии. Несколько десятилетий упорных трудов исследователей витамина С и всего один год работы Сцент-Дьердьи, определившего формулу аскорбиновой кислоты, и Нобелевская премия…
Научный подвиг С.Е. Северина — в беспрецедентной стойкости, чрезвычайной тщательности рассмотрения всех к тому времени мыслимых решений. Это высочайший пример научной доблести. Именно это применяемое к воинским подвигам слово здесь уместно — стоять на посту при всех обстоятельствах, пока разводящий не приведет смену. Как долго не идет разводящий!
Лишь пятьдесят лет спустя стал намечаться просвет. Множество неожиданных качеств стало выясняться. Еще впереди окончательные решения. В работах ученика С.Е. А.А. Болдырева открылись новые горизонты возможных функций карнозина в организме. Начало было положено в 1966 году также учеником С.Е., Е.А. Нейфахом. Он нашел, что в измельченных мышцах образуется меньше перекисных соединений, чем в печени. А печень защищена от перекисей витамином Е, которого мало в мышцах. Нейфах предположил, что это может быть объяснено наличием в мышцах карнозина.
Действительность оказалась, как пишет А.А.Болдырев, «смелее самых смелых предположений». Карнозин и его производные оказались способными сами препятствовать образованию перекисных соединений. Читателям-небиохимикам надо разъяснить, что проблема свободно-радикальных и перекисных соединений в жизни клетки — одна из центральных в современной науке. Это доминирующая проблема последней трети уходящего ХХ века. И то, что карнозин оказался в центре этой проблемы, замечательно. Замечательно и тем, что объясняет, почему так много лет карнозину и анзерину не удавалось найти места в биохимических процессах: нужно было, чтобы эти процессы были сначала открыты, а лишь потом можно было надеяться найти в них место карнозину. Когда в науке попадается такая ситуация, никто не знает, куда приведет исследование непонятного явления. Может быть, ответ близок. Может быть, далек и труден. Сергей Евгеньевич дал нам пример мужества, необходимого в таких случаях, — не искать легкого пути, не примеривать лауреатский венок, а делать свое дело.
А там — как кому повезет. Не важно это.
А в работах последних лет жизни С.Е. вместе с А.А. Болдыревым и их учениками все чаще удавалось обнаружить новые и неожиданные эффекты карнозина. В этом же направлении работы исследователей Японии и других стран. Были обнаружены защитные свойства этих веществ при нарушениях кровоснабжения сердца и мозга. Карнозин задерживает старение животных. Обнаружены лечебные свойства карнозина при язвах двенадцатиперстной кишки. Но наиболее впечатляющим полезным фармакологическим свойством карнозина мне представляется лечение карнозином катаракты. Ну а в мышцах зачем он? Почему именно в мышцах и в меньшей концентрации в мозгу? Почему концентрация карнозина и анзерина растет соответственно совершенствованию функций и работоспособности мышц? Почему?
3 февраля 1992 года — Сергею Евгеньевичу было 90 лет! — на конференции, устроенной по инициативе Болдырева, С.Е. сделал обстоятельный доклад о проблеме карнозина. Итог более чем шестидесятилетних исследований. Поразительный доклад. Поразительный человек. Ясная мысль, как раньше, прекрасная речь, безупречная логика. Мудрая спокойность в выводах — служенье муз не терпит суеты! Какой урок всем нам! Какой пример! Но еще более доклада — заключительное слово: яркая речь, шекспировское впечатление — последний дар аудитории, заполненной доверху…
Мне осталось подвести итог этого рассказа.
Мы начинали научную жизнь под защитой, опекой, заботой высокочтимого Учителя — Сергея Евгеньевича Северина. Он приходил нам на помощь многократно и во «взрослой» нашей жизни. С годами я все яснее слышу его голос и вижу его перед собой. Как хорошо, что он не был героем. Как хорошо, что он не шел против властей. Как жаль, что ему пришлось быть конформистом. Что бы мы без него делали!
См. также:
Интернет-магазины сантехники и их преимущества
Услуги типографий для бизнеса
Услуги по установке и обслуживанию бытовых кондиционеров
Летние детские лагеря в Подмосковье: где провести незабываемые каникулы
Услуги профессиональных электриков
Онлайн-курсы для школьников по развитию финансовой грамотности
